Oslyablya Мастер Пера.

Зарегистрирован: 02.10.2005 Сообщения: 1181 Откуда: Минск Замечания: 3
|
Добавлено: Вт Май 11, 2010 12:50 am Заголовок сообщения: Дневник 8 [Мяфк] |
|
|
ДНИ БЕЗ…
17 октября 19-00, Москва-Иная
Незнакомые улицы, как старые приятели, слитые в одну общую картину забытого прошлого. Одинаковые, но абсолютно неизвестные, только каждый – при взгляде вскользь – кажется до боли знакомым, но не вспоминается. Изгиб улиц почти неощутим, кажется, каждая дорога гибка и упруга, все держит форму в моих глазах. А люди на этих улицах такие же, как они сами, изворотливые, от солнца почти бесцветные, тягучие как капли нефти в широких лужах. Если посмотреть на чужие дома через сумрак будет то же самое, если бы смотреть через серое стекло, грязноватое, с острыми краями.
Целый день сегодня бродил по своему городу, искал что-то, на чем задержится взгляд. Она просто шла рядом, так же, с непониманием оглядываясь.
С утра я был совсем таким же, как накануне. Даже долго стоял у зеркала, всматривался в свое отражение. Провел рукой по щеке – она жесткая, как металлическая. А глаза вот будто не мои, вставлены стекляшками, отражающими все, как небольшие серебряные зеркала.
Главное, гулять аккуратно. Не в глаза смотреть, только не в глаза.
У девушки, идущей мимо, было столько недостатков, что сначала я хотел отвернуться. Хотя, пожалуй, это было бы не вежливо.
- Меня зовут Лис, - сказала она. Как бы вдруг, как бы невзначай.
- А меня не зовут, - слишком тяжело ответил я. Слишком глубокомысленно ответил. Вырванный из контекста кусок моих мыслей грузно повис в воздухе.
- И я не буду.
Сейчас я понимаю, что зря так с ней. Нехорошо.
18 октября 05-30
Когда я был ребенком, у меня была мечта. Когда-нибудь уехать так далеко, чтобы никто не нашел, чтобы даже никто не заметил моего отсутствия. Странно, что я вспоминаю это сейчас, спустя годы. Но проснулся именно с этим воспоминанием, с этой мечтой.
Я многому научился, но и многое потерял. Такое проходят все без исключения. В моем столе лежат три тетради «Без тебя», и все три – о присутствии и отсутствии разных людей. По сорок восемь листов на человека, не больше. Со стороны посмотришь, кажется, что я себе такой лимит ввел.
В моей маленькой кухне высокие, в потолок, окна. За стеклом собирается дождь, но никак не решается. А вдали, на перекрестке, еще пока пустом и продрогшем, переходит на красный свет какая-то фигурка.
Вглядываюсь, кажется, это изъян стекла.
Недовольно сопит Марсель, ему давно никто не уделяет внимания, достойного даже кончика его хвоста. Надо сказать, хвост у него – так, шарм, название одно, клокастый, почему-то переливистого цвета.
Не смотри на меня так, пожалуйста.
Эти оранжевые блюдца единственные, которые не реагируют на меня и на всех моих добродетелей, в список которых обидно втискивается возможность быть самым-самым в глазах любого человека.
Но, будь ты инкуб, будь ты хоть сам господь бог, - в глазах голодного кота ты всегда будешь последней сволочью, не способной оценить всю глубину кошачьих глубин. Может, именно за это я и ценю своего недо-перса.
Сидит себе, мрачно смотрит прямо на заросль сумеречного мха, почти по-дизайнерски разрисовавшую всю стену напротив окна. Он единственный, не воспринимающий ложь. Месяц назад звонил последний раз матери в Питер, слушал, как ругалась, что не приезжаю. Не хочется. А вот позавчера пришло письмо от Сережки, учились вместе когда-то, прислал длиннющую повесть о своей семье, о прилегающих к ней его девицах. Спрашивал, как мои дела, не бросил ли Дозор. А к письму приложил новенькую тетрадь в подарок. На обложке был пошарпанный город с какой-то речушкой, и все это, разумеется, с высоты птичьего полета.
Одновременно люблю, и терпеть не могу новые тетради. Сначала любуешься чистотой, запахом полиграфской краски, четкостью линий клеток. А потом чувствуешь, как эта девственная тетрадь начинает на тебя давить морально. Что там морально, почти физически. Но, когда начинаешь писать, понемногу отпускает.
Сейчас она спит, так сладко, мягко. Может я имею к этому сладкому сну в самом начале дня некое отношение, я думаю, она не будет в обиде. Пятнадцать минут назад она постучалась в мою дверь, тихо-тихо. Пробормотала, что вчера проследила. Извинялась, хотела сбежать.
- Я плохая, плохая, я очень плохая…
Что ты, милая, ты слишком чужая, чтобы быть плохой. Из родных злые получаются гораздо лучше, уверяю тебя.
Жалко, что ты допустила такую ошибку, увязалась за мной.
Она спит теперь, от моего общества ей был необходим кратковременный отдых. Конечно, я не прав, ее право было почувствовать весь риск прихода к незнакомому чудовищу в гости. Интересно, а знакомое чудовище лучше незнакомого? Или похуже будет?
18 октября 23-00
Она проснулась очень поздно, настоящая соня. Может, показалось, но в доме стало теплее. Марсель затих, обиженно надулся где-то под шкафом, с которого угрожающе смотрят вниз высокие стопки старых подбитых книг.
Проснулась и начала упорно, долго и молча смотреть на мою спину.
- Я знаю, кто ты, - вдруг произнесла она. Мне показалось, что эти слова тоже были сказаны немного «молча», так тихо, глухо – словно бы она и не хотела, чтобы ее слова были услышаны кем-либо.
Ну, конечно, милый мой человечек, так бесстыдно влезший в мой спокойный быт, ты все знаешь. Сейчас, думал, скажет – ты, мол, чудовище препротивное, глазами убивающее.
- Ты – мой ангел.
Сейчас зажмуриться хочется и закричать.
И, действительно, раздается какой-то разливающийся вой.
Марсель. Просто кот.
19 октября 12-00
Она снова пришла утром. Только я зашел, и сразу появилась. Моя унылая работа, после увольнения из органов, заключалась в банальных ночных прогулках по городу. Город так любит экстрим, а моя персона вписывалась в разноцветное бесчинство идеально.
Фотографировать неспящую Москву было забавно. Особенно под пристальным присмотром блюстителей сумеречных законов, немо ступающих по моим следам.
В эту ночь невеста была замечательной. Аура нежно розовых тонов, мягкая, почти ощутимая, шелковая обвивала ее еще одной, более роскошной фатой. Темные волосы, развивающиеся в разные стороны, миндалевидные глаза, в которых отражались огни.
В женихе было меньше жизни, под дорогим костюмом скрывался кусок старого хлеба в человеческом теле. Глазированный сырок.
Я фотографировал через сумрак, получались эдакие сумрачные негативы, в которых очень многое было того, чего в обычных карточках не поймать. Дома уже разбирал, пригодные глазу – отдавал. По остальным учил движения. Да, «как быть человеком» в картинках. Самому смешно.
Окна дома, десятки бездонных глаз, отражали зигзаги витрин, первые лучи солнца. Внутри было не проветрено. Густо.
А в ее имени так мало букв. Мне даже иногда неуютно от этого. С легким человеком – чувствуешь себя очень тяжелым.
- Можно я открою глаза? – произнесла она, улыбаясь. Мягко касалась тонкими нежными пальчиками моих ладоней, крепко-накрепко закрывающих ей глаза, да и пол фарфорового личика в придачу. Щеки ее действительно казались фарфоровыми, но не из-за чудесной чистоты, скорее – из-за бледности. Удивительно, что ее это не портило.
Я отказал, но она, уже окончательно вступив в мою (а мою ли?) игру, не обиделась, еще шире улыбнулась.
Что-то накрыл на столе, фуршетообразное.
- Так вкусно, вкусно, - нахваливала Лис, с аппетитом проглатывая незамысловатые по рецепту блюда.
Ей все не давали покоя мои руки и волосы. Говорила, что у меня странная внешность. Когда спросил, чем странная – пояснила. Сказала, что красота моя «вскользь». На нее нельзя долго смотреть, только краем глаза. Мне понравилась формулировка.
Я ее слушал, сидя в кресле, лицом к окну. Заметил важную особенность, я как то болезненно вдавался в детали. Вслушивался в ее голос, запоминал интонации.
А сейчас с той же болезненной точностью пытаюсь воспроизвести это на бумаге.
20 октября 15-00
Сегодня утром она попросила дать ей на себя посмотреть. Недолго терпела, сдалась. Любопытство – интересная штука, такая въедливая, с тонким, резким запахом. Такие запахи запоминаются, но заставляют передернуться.
- Ну, пожалуйста, хоть одним глазком. Я не могу так…
Я вышел в другую комнату, громко так, оставив ее одну на несколько минут. Ее страх стучал в моих висках, быстрое сердцебиение, этот стук-бег, отражалось, пульсировало на моих губах, в резонанс с моим собственным сердцем. Черная полоска ткани, плотно завязанная на глазах, прикрывала все то, что могло напугать девушку. Мистер Икс, не иначе.
Она долго смотрела на мои руки, касаться их – было недостаточно. Все остальное не так привлекало, все остальное, будто было совсем не важно. Я намного выше ее, шире в плечах. Руки.
- Я иногда тебя боюсь…
Девочка, девочка, бедная девочка, я же говорил, что так будет.
- … боюсь потерять.
Сейчас она снова спит. Я опять не сдержал своего обещания, я даю ей отдохнуть. Я знаю, кто ты! Я знаю, кто ты! А зачем? Господи, зачем тебе это, девочка. Зачем привязываться к тому, чего нет, и зачем то, чего нет, так крепко привязывать к себе?
Долгую паузу утром поломал кот. Он уже познакомился с Лис, и она, разумеется, пришлась ему по вкусу. Кошки умеют рассказывать тайны, и они очень любят дурнушек, точнее, тех, кого таковыми считают люди.
Лис похожа на меня, только поменьше. Поменьше, помладше, более чуткая, добрая форма. У нее длинные ресницы, взлохмаченные волосы непонятного оттенка. Словно бы взяли глину, с подозрением, что под слоем рыжины есть золото, и принялись скоблить, отстирывать непригодный материал. Иногда свет преломлялся так, что Лис казалась медноволосой, с редкими, но золотыми прядями. Лицо с кулак, с резко выступающими скулами. Под глазами – тени. Сумрак, не сумев сделать ее Иной, оставил под глазницами свои круги-слезы от неудачи.
Мои тени были значительно глубже и имели несколько другой характер. Это были синяки от сумрака за мои подвиги. Первый удар за то, что брался. Второй удар, за то, что бросал.
30 октября 03-00
Почему, имея способность влиять на людей, я не могу контролировать свою ручку? Через строку она перестает писать, проявляет свой своенравный характер. Хочу – пишу, не хочу – не пишу. Через строку глубокие раны, из которых кровоточат черные чернила.
Она убежала, кажется.
Нет, сидит рядом, не читает, конечно, но пытается заглянуть через плечо.
Глубоко дышит город, вдыхая свой газ в широкое, открытое окно. Треплет безжалостно тонкую ткань занавесок. От каждого судорожного вздоха Лис немного вздрагивает и, с каждым разом все сильнее, впивается в мою руку.
Не бойся, не бойся, пытаюсь успокоить. Хотел напугать – а теперь успокаиваю.
- Не надо ругаться, давай не будем ссориться? Пожалуйста!..
Голос жалостливый такой.
30 октября 07-00
Она ушла. Так быстро, одиноко звуча на фоне большого шумного города. Я смотрю ей вслед, наблюдаю, как она без оглядки вливается в сеть незнакомых улиц, и в сеть незнакомых людей. Быстро, не оглядываясь. Я кричал ей вслед, долго, что-то, чего уже сам не могу вспомнить.
Все было просто.
Она начала плакать. Прижиматься к моей груди, биться в истерике от того, что так торопилась понять, почувствовать. Чем больше меня разочаровывали люди, тем больше я боялся разочаровывать тех, кто был хоть немного дорог.
- Я тебя не достойна.
Чего не достойна? Смерти не достойна? Не достойна понимать, не достойна видеть, осознавать, что такое я?
- Это несправедливо, что бы, такая как я, была с таким, как ты.
Я ощутил в тот миг, как мои тени под глазами начинают их суживать, сокращать, напрягая каждый мускул лица. Я медленно, слишком медленно, чтобы она не заметила, посмотрел ей в глаза.
- Холодно.
Холодно? Какие они, мои глаза, такие привлекательные, прохладно-серые, с почему-то явственным темно-бордовым ободком, и пропастью вместо зрачка? Каковы они на вкус неискушенного зрителя, так бережно хранимого столько часов?
Я кричал, спрашивал ее, хорош ли, красив ли. Так ли замечателен, как она считала.
С грохотом начали падать книги со шкафа, а Марсель без остановки шипел с дивана. Ощетинился, раздул длинные, жесткие как прутики, усы. Со злости кот водил хвостом из стороны в сторону. Заметив, что конкретно к нему внимания мало, обиделся и ушел под шкаф, с которого уже слетели последние старые брошюры и журналы.
Сейчас это как исповедь.
Я вытащил ее из квартиры, крепко держа за тонкое запястье, выдернул на улицу. Было около шести, свет в это время странный, сиреневатый. В небе зависли белые полосы самолетов. Кто-то опять исчеркал мое небо.
Теперь ее мысли были в моей власти. Она слышала какую-то музыку вдали, невольно привлекшую ее внимание. И сквозь ноты, сквозь другой голос пробивалось холодное, жесткое, моё.
Не надо, не надо. Уходи, пока цела.
30 октября 07-00, Сумрак, пятый слой.
Иногда люди не понимают, чего хотят. Это тоже самое, что не верить в чудеса, но постоянно к ним тянуться. Влиться в мой мир только для того, что бы его испугаться и отпрянуть. Но все они умеют по пути выцарапывать кусочек на память, так, чтобы наслаждаться своим страхом. Напрягать глаза в темноте, в постели, ища очертания моего лица в тенях на стенах.
Застенчиво и тонко здесь пишет капиллярная ручка. Сумрак сделал записи чуть более аккуратными, добавил много заметок. Сумрак старательно дописал все то, что не смог или не успел дописать я. Сорок восьмая страница тетради, лимит исчерпан.
Марсель сидит рядом и довольно урчит, хорошо, что он здесь.
Последний раз редактировалось: Oslyablya (Сб Май 22, 2010 9:58 am), всего редактировалось 1 раз |
|